«Пустые улицы были страшнее показаний дозиметров»

Кладбище зараженной техники в зоне отчуждения Чернобыльской АЭС. Фото: Федор Савинцев/ТАСС

Воронежские ликвидаторы вспоминают о работе на Чернобыльской АЭС

Александр Нечаев

25 апреля, 2016 11:48

9 мин

26 апреля исполняется 30 лет со дня взрыва на Чернобыльской АЭС. Эта авария до сих пор очень тяжело переживается россиянами. В том числе из-за большого количества людей, получивших значительную дозу облучения на работах по ликвидации последствий взрыва. В канун годовщины аварии корреспондент «Русской планеты» встретился с двумя ликвидаторами.

«В Припяти было красиво, но это мертвая красота»

Анатолий Симонов всю жизнь проработал в пожарной охране. Начинал с самых низов, дослужился до звания полковника. После того как вышел в отставку, возглавил объединенный совет ветеранов МЧС в Воронежской области.

– На момент аварии я был заместителем начальника управления пожарной охраны Воронежа, был куратором всех взрывоопасных предприятий города и области, в том числе и Нововоронежской атомной станции, — рассказывает РП Анатолий Симонов. — Незадолго до аварии в Чернобыле с руководством НАЭС у меня случился конфликт. Из-за частных ложных срабатываний начальство перевело автоматическую систему обнаружения возгорания на ручной режим. При срабатывании датчика оператор отправлялся на место и лично фиксировал наличие возгорания. В дальние участки станции он мог добираться 20-30 минут. За это время пожар бы уже разгорелся. Я написал предписание о прекращении деятельности АЭС. Скандал был большой, однако мне удалось настоять на своем — руководство станции модернизировало автоматическую систему. А через полгода после этих событий в Чернобыле случилась трагедия. Я понял, что мне нужно ехать.

– То есть вы ехали, зная, с чем придется иметь дело?

– Да, хотя нужно заметить, что в Чернобыле использовались реакторы другого типа, нежели в Нововоронеже, более мощные, но менее безопасные. На чернобыльской станции я до этого уже был — за два года до аварии проводилось совещание между пожарными кураторами и главными инженерами АЭС. Меня тогда удивило — идешь по машинному залу, вроде лежит толстый слой полиэтилена, выходишь на улицу — сапоги трешь-трешь, а дозиметр все равно показывает высокий фон. На Нововоронежской станции такого не было. Чернобыльская АЭС в плане пожаротушения вообще была не очень удачная, например, там использовались многослойные перекрытия, в которых было несколько слоев рубероида, после взрыва он доставил много хлопот пожарным. Моих коллег, которые первыми боролись с огнем, потом отправили в Москву на лечение, но спасти удалось не всех. Облучение было настолько сильным, что даже сегодня не рекомендуется долго стоять на их могилах.

Стенд с фотографиями ликвидаторов в Главном управлении МЧС России по Воронежской области. Фото: Александр Нечаев/ "Русская планета"

– Командировка на ЧАЭС была обязательна? Была возможность отказаться?

– Была, но я поехал, потому что считал, что мои знания могут пригодиться. Но кого-то отправляли и в принудительном порядке. Кто-то ехал за льготами, обычно чернобыльцам присваивали внеочередное звание, но это касалось младшего состава. Я на момент командировки уже был полковником, так что никаких выгод или повышений не получил.

– Долго пробыли в Чернобыле?

– Прибыл 30 апреля, а уехал 12 мая. Долго там не держат, получил дозу и отправляйся домой. Правда, сроки у всех разные. Я знаю случаи, когда на ликвидации люди работали 30-40 минут, но дозы облучения им хватило, чтобы потом иметь проблемы со здоровьем. Нам уже было легче, работали несколько недель. Мой личный дозиметр оказался неисправен, поэтому какое получил облучение неизвестно. От лучевой болезни по возвращении не страдал, повезло.

– Чем вам пришлось заниматься на месте аварии?

– Отвечал за разработку мер пожарной безопасности для станции и прилегающей территории. Мы с коллегами обследовали местность и вносили предложения, чтобы не допустить повторных возгораний и минимизировать последствия аварии. Помню, что весь обслуживающий персонал станции находился в то время в 25 километрах от места аварии в детском пансионате «Сказочный», оттуда велось управление. Во время нашего дежурства возгораний не было, но вот специалистам, которые работали после нас, пришлось бороться с огнем.

– Меры безопасности были высокие?

– Мы жили в пожарной части Чернобыля, в 25 километрах от станции, несколько раз ездили к энергоблокам для выяснения обстановки. Около самой станции надевали специальные костюмы, но вообще меры безопасности были нехитрые — одежду меняли по несколько раз в день, постоянно купались, на улицу старались лишний раз не выходить.

– К авариям и нештатным ситуациям я за годы службы привык. Но со взрывом на ЧАЭС ничего не сравнится. Однако паники у меня или моих коллег не было. Очень сильное впечатление произвел Чернобыль без людей. Пустые улицы, дома, магазины — это действовало на психику сильнее, чем показания дозиметров. Даже уличных собак потом усыпили, город как будто вымер. Тишину нарушало только пение птиц, это же весна была. В Припяти очень красиво было, но это какая-то неживая красота была.

«Писали всем по 25 рентген…»

Андрею Шибину в 1986 году исполнилось 24 года — он заканчивал институт. На ЧАЭС его отправили в июле. По возращении устроился на Воронежский механический завод, где проработал почти 20 лет. Потом занялся бизнесом.

– Забрали меня, как и многих, по повестке военкомата, — вспоминает Андрей. — Почему именно меня, не знаю, видимо сказалось, что срочную служил в войсках химзащиты. Куда везут, не говорили, но мы и так догадались. Расселили в палаточном городке километров за 30 до АЭС, на работу каждый день возили. Быт солдатский был — полевая кухня, походная баня, спальники, вещмешки — все без излишеств.

– Какую работу приходилось выполнять?

– Меня определили во взвод жидкостной обработки. Отмывали помещения на самой станции и вокруг нее. Мыли раствором, в котором были стиральный порошок и щелочные добавки, каких-то особых чистящих средств не было, да и щетки бытовые. Главное было смыть радиоактивную пыль, ее все очень боялись. Можно случайно вдохнуть и тогда она будет поражать легкие всю оставшуюся жизнь. Мы ходили в респираторах, которые называли «Лепестками». Потом я прочитал, что они не очень надежны, пропускают пыль. Но мы тогда этого не знали, да и другой защиты все равно не было.

Мыли мы не все подряд, а только самые загрязненные объекты. Обычно работали на объектах с фоном 1-2 рентген (это примерно в сто-двести тысяч раз выше нормы — Прим. РП). Одна «ходка» продолжалась около 30 минут, больше работать не разрешали, да и физически уже трудно было, начиналась рвота, головокружение. В день делали по 1-2 ходки, зависело от уровня радиации на объекте. Иногда мыли машины или технику, которая работала непосредственно в четвертом энергоблоке, они очень сильно фонили.

– Радиация ощущалась?

– Сначала кажется, что ее и нет, но это обманчивое впечатление. Появляется металлический привкус во рту, начинает болеть голова, хочется спать. Через несколько дней пропадает аппетит, а на коже появляется специфический красноватый загар, причем не от солнца, потому что загорали даже участки кожи, которые все время под одеждой.

– Вы большую дозу получили?

– Вроде 25 рентген, это норма тогда такая была. Говорят, что до нашего приезда по 50-70 рентген получали, а потом уменьшили. Индивидуальные дозиметры не показывали мгновенный фон, учитывали накапливаемую радиацию, самому сложно их было контролировать. Писали всем по 25 рентген, а там кто его знает, сколько на самом деле получил.

– Как долго работали?

– Три недели, все старались побыстрее выполнить «норму» по радиации и поехать домой. Некоторые предпочитали работать в лагере, а не ездить непосредственно на очистку. Тогда работали по полтора-два месяца.

– Сказалась ли как-то командировка на здоровье?

– Сложно сказать, что от старости, а что от радиации, но зубы повыпадали рано, своих только три штуки остались, простужаюсь часто, иммунитет слабый, суставы болят. Но все равно я считаю, что мне повезло, я был пару раз на встречах бывших ликвидаторов, у многих проблем со здоровьем больше — руки трясутся, щитовидка больная, опухоли… По статистике, у тех, кто работал в Чернобыле, шанс заболеть раком в четыре раза выше.

– Какое самое сильное впечатление осталось после поездки?

– Пожалуй, санпункт в Копачах — деревенька километрах в трех от станции. Я стал свидетелем, как ее зачищали. Рыли огромные котлованы и бульдозерами в них обрушивали дома, жуткое зрелище. Представьте, сколько всего было разрушено, и сколько человек пострадали от взрыва.

ТЕГИ

поддержать проект

Для поднятия хорошего настроения, вы можете угостить наших редакторов чашечкой кофе

Маленькая чашка кофе